[ +
31
- ]
[1 ]
11.09.2023
История почти из серии «Рождественская сказка». Но всё правда – до последнего слова.
Это произошло побольше пятнадцати лет назад. Дочка моя, когда заканчивала университет и училась потом в аспирантуре, подрабатывала по выходным в Эрмитаже – во всех, уважающих себя музеях мира есть такая программа- аудиогиды. Это вроде телефонной трубки – включаешь, ходишь по залам и слушаешь – типа, как экскурсовод вещает, только индивидуально. На наиболее распространённых языках мира. Пользуется спросом – вот она эти самые аудиогиды там и выдавала.
Стоечка в холле на входе, шкафчик с этими приспособлениями – надо помнить, как включить, и на какой язык – обращаются в основном иностранцы. Минимальное требование к работнику – свободный Английский. Если есть ещё пара языков – это только приветствуется.
Строгий дресс код – а как вы думали? Барышня на самом виду, в центре внимания – это вроде как лицо города. Дочке нравилось – я не спрашивал, сколько за это платили, но сама по себе работа интересная – с самыми разными людьми пообщаешься.
Наша тогдашняя Питерская герцогиня-наместница, В. Матвиенко официально провела акт о разрешении иностранным туристам безвизового однодневного въезда в город. И многие турагентства, обслуживавшие морские круизы по Балтике, с радостью включали посещение Питера для своих клиентов. Это же интересно – Стокгольм, Хельсинки, С-Петербург, Таллин – ну, и так далее.
Круизные лайнеры по этой программе останавливались не на Васильевском, у пассажирского морского вокзала, а в торговом порту – на Двинской. Туристов, строго по списку, под надзором пограничников грузили в автобусы, и на день у них было как правило два объекта на выбор – Петродворец, Эрмитаж, просто варианты экскурсий по городу – точно не знаю, но режим там был строгий – они же вроде как незаконно на территории России пребывали – без виз.
Ну и вот, собственно история. Мы с женой едем с дачи, дочка звонит мне – «Папа, а где у нас вообще туристские теплоходы останавливаются?»
- На Ваське, отвечаю
- А как туда пройти? Или проехать?
- Тебе зачем? Прокатиться хочешь?
- Да тут такая история…
Получилось так, что один из туристов, по Матвиенковской программе присутствующий у нас в гостях, ухитрился отстать от группы, разыскивая туалет. Группа благополучно поехала в Петродворец, смотреть фонтаны, а он остался.
Единственная, кто понимала его просьбы о помощи, оказалась моя дочь, вот он к ней и пристал. Ну, она же человек отзывчивый, не оставила его без внимания – но сама не знает, как помочь.
- Вы где, говорю?
- Стойте там, мы с мамой минут через двадцать подъедем.
Ну и поехали. Раз уж ввязались в это дело, надо до ума довести.
Подъезжаем. Вполне себе презентабельного вида пожилой дядька с совершенно квадратными глазами, с трудом сохраняя самообладание пытается объяснить, что он не помнит, откуда их повезли в Эрмитаж, так как города не знает совершенно, что больше всего переживает не потому, что вот так оказался в чужой стране, а потому, что жена его уехала с автобусом, и теперь, вероятно с ума сходит от его отсутствия.
Разговор идёт на Английском, я почти понимаю примерно каждое пятое слово, остальное дочка переводит.
ОК, поехали на Васильевский, к морскому вокзалу.
В администрацию порта мы пролезли, нахально проигнорировав закрытый турникет. Я уже знал, что зовут нашего спутника Деннис, что они Американцы, на пенсии развлекаются туризмом.
Как законопослушный гражданин, он остановился перед преградой, но на моё «Пошли, пошли (let's go)», отреагировал только взглядом – (crazy russians), должно быть у них так принято…
Дежурный администратор порта, в полутёмном кабинете, (ботинки на полу, ноги на столе, носок с дыркой, в руках бутылка пива) долго пытался понять, что нам нужно и въехать в ситуацию. Надобно отдать ему должное, когда въехал, задал только пару конкретных вопросов и дал чёткую установку – лайнер стоит на Двинской, отправление через четыре часа, поезжайте в торговый порт.
У Денниса в глазах начинает появляться надежда. Дочка переводит.
- Слушайте, говорю, автобус из Петродворца вернётся не раньше, чем часа через два, какой Вам смысл сидеть там в порту, в тамбуре у пограничников, давайте по городу прокатимся? Чтоб зря время не терять? Хоть будет что вспомнить?
- Я и так этого никогда не забуду (I'll never forget it anyway). Отвечает.
Ну, и покатались маленько. Город у нас красивый, есть, что посмотреть. Полагаю, Деннису не просто понравилось, а очень понравилось – такое незапланированное приключение.
А завершающим аккордом была его встреча с супругой. Из туристского автобуса выходит пожилая седоватая женщина с глазами на мокром месте, и у меня никогда в жизни не хватит способностей, чтобы описать, насколько трогательной была эта сцена.
Ну действительно – пропал человек, в кармане паспорт и немного денег, визы нет, пребывание в стране незаконно, языка не знает, куда идти не знает, да ещё наверняка в глубине души некий страх присутствовал – Русских же на западе не жалуют. Попадёт в лапы к полиции - проблем не оберёшься. Отдохнули, блин...
Они поблагодарили нас чуть ли не со слезами, прапорщик- пограничник лениво проверил паспорта, и группа пошла грузиться на лайнер.
Уф. Облегчение. Как гора с плеч – благополучно сделали доброе дело. И мы поехали домой.
История эта имела продолжение. Дочка несколько раз переписывалась с ними, родители, говорит, нас в Америку приглашают, в гости. Настойчиво. В любое удобное время – недельки на две. Деннис обещает интересную программу.
Это было время, когда мы заканчивали ремонт квартиры, и свободных денег было в обрез, так что мы с супругой вежливо отказались, а дочура оформила визу и поехала. Тогда в Питере ещё работало Американское консульство.
Деннис и Кэрол – так звали его супругу, жили во Флориде, недалеко от Тампы. Дети взрослые, живут отдельно, на пенсии скучновато. Деннис по образованию филолог, но всю жизнь работал военным корреспондентом, описывал события в разных горячих точках мира. И сохранил серьёзные связи во многих силовых структурах США. Они проехали за две недели по восточному побережью от Флориды до Вашингтона, осматривая достопримечательности, он даже в Пентагон пропуска организовал, и договорился однажды о ночлеге в офицерском отеле на военном аэродроме.
Со слов дочки – это был фантастически замечательный круиз, один Диснейленд чего стоил. И ей не позволили за весь путь истратить ни цента.
Когда она вернулась, и рассказывала, делясь впечатлениями, я только позволил себе поиронизировать – «Ты смотри, поосторожнее, глядишь, ещё в ЦРУ завербуют».
Мы ещё несколько раз переписывались, и обменивались подарками на Рождество, а потом дочка вышла замуж, и переписка постепенно заглохла. Но осталась память о таком вот совершенно неординарном событии.
[ +
24
- ]
[1 ]
08.09.2023
Его звали Залупа.
Родители тут ни при чем – мы не говорим про имя. Оно мало кому было интересно, тем более, когда есть емкое прозвище.
Начну, пожалуй, с тех времен, когда никакой Залупы не было. Он пришел к нам во втором классе транзитным пассажиром, маленький лысый человек восьми лет. Учительница, Валерия Валерьевна, бегло прошлась по его недлинной биографии и усадила где-то в середине класса. Ботаники грелись на первых партах, распездалы - на Камчатке, так что ему была прямая дорога к неопределившимся.
Анька, влюбленная в меня еще с детского сада, на той неделе болела, и новенького посадили ко мне.
- Валентин! – представился он.
- Круто, чё, – ответил я. Мне он не показался в тот момент Остапом, к которому надо тянуться.
Таким случилось наше знакомство.
Следующий эпизод произошел той же зимой. В классе на стене висел замечательный стенд, скромную половину которого занимал дедушка Ленин, а вторую – его дело. Пестрая коммунистическая агитка в два квадратных метра.
Репутация вождя была безупречной до того непримечательного утра, когда чуть ниже бороды улыбающегося Ильича не появилось слово «ХУЙ». Это стало откровением прежде всего для Валерии Валерьевны. Добрейшей души женщина, к тому времени раздобревшая и телом, представить себе не могла, что второклашки, с трудом справляющиеся с «ма-ма мы-ла ра-му», так уверенно и каллиграфически могут разбрасываться «хуями». Но факт оставался фактом – был Ленин, и был хуй. Не какой-то случайный, походя намалеванный, а преднамеренный, циничный и бросающий вызов партии. Стенд был высоко, и чтоб подписать вождя, злоумышленнику пришлось встать на стул.
В авторстве никто не признался, и после обеда всех заставили прийти, писать всякие слова типа «хомяк», «улица» или «трамвай». Графологическая экспертиза во имя торжества добра.
Были все, кроме новенького. Он рассказывал потом, что совсем забыл об этом, и потому не пришел, но для преподавательского состава это было прямым доказательством вины. Вызвали его мать в школу – с отцом этот трюк не прошел бы ввиду его отсутствия, как такового.
- Такой маленький, а уже себе позволяет такие выходки, - вздыхала Валерия Валерьевна, скрестив руки на лобке, - и я не удивлюсь, если он еще и курит.
Непонятно, как это вязалось между собой. Мать виновника торжества кивала с пониманием и обещала усилить педагогический процесс.
Слухи в школе разносятся быстро, и к тому моменту все знали, что злосчастный «хуй» принадлежал перу (фиолетовому фломастеру, если быть точным) Лехи Дырявого, отъявленного хулигана, прозванного так за отсутствие переднего зуба. В восемьдесят девятом году в начальной школе незазорно было иметь кличку «дырявый».
Не сомневаюсь, что об этом знал и новенький, но не выдал. Просто стоял под осуждающим взглядом Валерии Валерьевны, после подзатыльника матери на виду у всех, гордый восьмилетний пацан с бритой головой. Он не испугался Дырявого – он вообще никого не боялся, просто это бы пошло вразрез с его жизненными правилами. Я так думаю.
***
Прошло несколько лет, и даже страны, в которой мы жили, уже не стало, а в статусе Лысого (тогда его так называли) ничего не изменилось. Никто не брал его в компанию, а тот в ответ не показывал виду, что его это задевает.
Наш военный городок был маленьким – шесть или семь пятиэтажек, плюс школы, начальная и средняя, детский сад, да пара магазинов. Был еще клуб, где проходили торжественные мероприятия и иногда крутили фильмы. Там же проводились дискотеки, и там же Лысый обрел новое прозвище.
Дискотеки устраивались не нами и не для нас, малолеток одиннадцати-двенадцати лет, но нам уже разрешалось присутствовать первые несколько часов.
Светка была хороша уже тогда, и было понятно, что ее ждет большое будущее. Танцевать с ней хотели все, удавалось это немногим. Даже просто подойти решались единицы. Лысый решился.
- Отвянь! – скривила губы она, и, помолчав несколько секунд, добавила, - залупа!
На его беду рядом оказался Славка Комар, и уже наутро никто не обращался к лысому иначе, чем Залупа. Драться было бесполезно, Залупа прижилась мгновенно.
Залупа был примерным семьянином, в отличие от остальных членов ячейки общества. Отца не было – по официальным данным он погиб в Афгане, по неофициальным – мать утопила его в колодце. Ее не посадили – многодетная, а через связи сделала справку, что он погиб, защищая интересы государства, так что теперь семья получала пособие. У Залупы было пять сестер – две старше и три младше. Никто точно не знал, но на семерых детей приходилось не менее четырех отцов. То ли мать их была доверчивой женщиной, и каждому мужику отдавалась, как принцу, то ли просто хотела в своем положении чувствовать себя женщиной, но заканчивалось все роддомом и исчезновением кавалера с горизонта.
Мать наверняка считала парикмахеров героями скандинавских сказок, потому стригла сына сама и только опасной бритвой. Он ходил абсолютно лысый и в порезах, которые потом становились маленькими шрамами.
Залупа часто прибивался к разным компаниям, то на футболе, то зимой в снежки, но был для нас, как Прибалтика Европе.
Он был нерукопожатным элементом школьной структуры, Залупа-одиночка, недоразумение в привычном укладе вещей.
***
Маленький военный городок был окольцован сараями и гаражами, а по внешнему периметру шли огороды.
Я приехал оставить в сарае велосипед, в прекрасном расположении духа, только с озера, пожалуй, лучшего места летом.
Он разгребал завал. Ночью резвился шквалистый ветер, и береза с соседнего участка завалилась на их теплицу. Пиздец пришел и ей, и помидорам внутри. Соседний участок принадлежал главному инженеру. Положить ли хуй или просто ничего не делать – это все к нему. Но попробуй предъявить – сожрет.
Березу надо было распилить, обрубить ветки, растащить все, и потом восстанавливать теплицу. Работы чуть больше, чем очень много, для тринадцатилетнего парня. Но это же Залупа – кто ему помогать будет?
Не знаю, что на меня нашло, но я вернулся в сарай за двуручной пилой – Залупа со своей ножовкой выглядел неубедительно один на один с березой.
Мы хуячили до самого вечера, а потом я перелез через забор и насрал в парнике главного инженера, оборвал все огурцы и сделал им шоколадную панировку. Зло должно быть наказано.
- Я очень хочу вырасти, - сказал он тогда.
- Потом, взрослым, будешь вспоминать детство, и жалеть, что оно промчалось, - ответил я. Пиздел – врагу не пожелаешь такого детства, как у Залупы. Он был единственным мужчиной (пусть и с огромным авансом) в большой семье (тоже не идеальной). Но выбирать не приходилось, ни тем, ни другим.
Мы сидели на теплом рубероиде труб теплотрассы, и я очень хотел, чтоб нас никто не видел вместе. Сейчас мне стыдно за это.
***
- Залупа, пойдем! – в класс заглянула физиономия Дырявого и исчезла.
Тот попытался подняться из-за парты, но я взял его за плечо.
- Сиди.
- Может, там помочь надо? – повернулся он ко мне.
- Сиди, – повторил я.
Залупа оказался нормальным парнем, хоть и не стал для нас своим. Прошло полгода после спецоперации «говняная буря в теплице».
- Не понял!? - Через минуту опять заглянул Дырявый. Теперь уже целиком. – Пошли, говорю.
- Он никуда не пойдет, - сказал я и охуел от своей смелости. Может, дело в том, что в классе были Генка и Боря, мои друзья, а Дырявый выступил соло. Это не мешало ему с корешами сразу после уроков отпиздить меня хоть одного, хоть в компании с Борей и Генкой, но слово уже было произнесено. Зачастую история вершится спонтанно.
- Залупа? – Дырявый проигнорировал меня, но маховик был запущен.
Ему была важна поддержка, и он ее получил. Возможно, впервые в жизни.
- Я никуда не пойду.
Мы подрались после уроков. Скорее, нас отпиздили, хотя их было всего на одного больше. Очень здорово, даже когда тебя бьют, чувствовать рядом плечо, а не пятки за спиной. Плечо Залупы было крепким, а кулаки – тяжелыми. Дырявому потом выправляли носовую перегородку, хотя надо было бы вправить мозги.
Они не перестали доставать Залупу, но это был первый случай, когда получили реальный отпор.
***
В гости к Залупе никто не ходил – занятие бесперспективное и эстетически сомнительное. Сестер полон дом, да и мать к детям относилась с изрядной долей похуизма и небольшой – презрения, хоть к своим, хоть к чужим. Но дело главным образом было в другом. В их подъезде жил Башкир, больной на всю голову человек. Голова его, кстати, была выдающейся, правда, по габаритам, а не начинке. Средних размеров телевизор, посаженный на плечи, такой и сейчас на полках магазинов не затерялся бы диагональю. Его и Башкиром-то из-за башки назвали, а не по национальности. Он вообще татарином был.
Трезвый – отшельник в засаленной майке. Пьяный – Джон Рэмбо во Вьетнаме. Вьетнамцами в такие минуты он считал всех. Даже вьетнамец-участковый старался находить себе дела в другом месте.
Пикантность ситуации крылась в самогоне, который поставила на поток мать Залупы. На этом они и сошлись с Башкиром. Спрос родил предложение.
Башкир был мужчиной видным, хоть и уродливым, мать Залупы тоже эффектная мадам, полностью подтверждавшая тезис о страшной силе красоты. В том смысле, что была страшной и сильной. Страсть появилась не сразу, но окрепла быстро. Мать отправляла детей постарше гулять, маленьких – в другую комнату, и потный Башкир наваливался на нее попыхтеть.
Залупу это страшно злило. Башкиру было похуй.
В один из таких моментов мы и застали его у подъезда. Он, понурив голову, сидел на лавке и вырезал на ней что-то ножом. Нож был прекрасный, швейцарский, его Залупе привез дядька. Реально из Швейцарии - он отсидел в свое время за спекуляцию, а теперь имел бизнес и постоянно мотался по Европе. Раз в год заезжал в гости, всегда с подарками, два года назад привез Залупе нож. «Смотри, чтоб мамка не видела», сказал он тогда. Дядька был словно человеком из другого мира, всегда привозил такие штуки, о существовании которых мы не подозревали, даже если это – обычные шоколадки. Тогда был последний его визит – говорят, убили в Москве.
- Пойдем на водонапорную башню, - предложил я, - голубей постреляем?
Он только покачал головой.
В это время из подъезда вышел Башкир, вытирая руки о сальную майку. Сел на лавку и отвесил Залупе подзатыльник, такой, от которого тот кубарем покинул место для сидения и растянулся в траве.
Башкир ухмыльнулся, и закурил. Он явно только совершил коитус, из-за которого мать выставила сына погулять за дверью. Залупа поднялся на ноги и затравленно посмотрел на обидчика. В его глазах не было обреченности, только голая, пульсирующая ненависть.
- Когда-нибудь я тебя убью.
- Пошел нахуй отсюда, щегол! – отмахнулся тот, но я поверил. При всей своей скромности Залупа умел быть убедительным.
***
Больше дождей, чем в том июле, я не припомню. Но нам это было на руку. Середина девяностых – такое время, когда каждый вертелся в меру сил, и зачастую лопасти винтов воротил легко топили лохов на веслах. Командир части, еврей со стажем длиной в жизнь, нормальным образом прокручивал весь фонд заработной платы через банк, но минимальный срок вклада составлял полгода, и это означало только одно – шесть месяцев всем сосать хуй. Спасались пайком и смекалкой. Мы, четырнадцатилетние, целыми днями пропадали в лесу, потом появлялись где-то в районе трассы Екатеринбург – Пермь с полными корзинами грибов. Торговля шла бойко, тогда мы постигали азы коммерции. Обладателям отечественных машин порой нарочно называли неподъемные цены, чтоб отвадить, и ждали, когда же тормознет мерс, и щедрый новый русский отвалит нам деревянных.
Так было и в тот день. Последнее воскресенье июля. Все близкие грибные места истоптали, и пришлось шагать дальше. Нас было пятеро – четверо парней и Аня. Она в те времена была настоящей пацанкой, и часто шаталась с нами.
К трассе вышли около восьми вечера. От солнца остался подкрашенный край неба, но грибы надо было продать сегодня. У меня корзина больших белых и пятилитровое ведро маленьких, крепких, высшего сорта. Элита блядь. Я вообще, за месяц принес родителям денег почти столько же, сколько они бы заработали за полгода, если б им не забывали платить.
- Завидую я тебе, - сказал он улыбаясь. Мы ссали за автобусной остановкой, пока наши коллеги по бизнесу на трассе рекламировали грибной товар.
Я не понял сначала. Чему завидовать-то, когда ссым? Член у меня больше? Или напор сильнее? Струя более правильной формы? Скорее всего, последнее.
- Если бы меня любила Анька, знаешь, каким бы я был счастливым? – он все так же ссал и улыбался.
Это правда, я говорил уже, что Анька влюбилась в меня еще в детском саду, и вопреки логике, до сих пор сохранила чувства. Я просто принимал это, как данность. Хотя, признаться, она становилась весьма симпатичной девушкой.
- Я не против, если что, - пожал плечами и тоже улыбнулся.
- Да что ты понимаешь, - по-доброму отмахнулся он, но взгляд его был серьезным и каким-то… взрослым, что ли.
Минут через десять тормознула тонированная бэха. Она громко пердела, будто мотоцикл. Серьезная, новая. Нам фартило. Прикинул, что можно просить не меньше сотки, хоть за ведро, хоть за корзину.
Правила джентльменства никто не отменял, потому сначала товар предлагала Анька. Мы встали кучкой следом. Из машины какое-то время никто не выходил – всякое бывает, может, у человека деньги в трусах или ремень никак не отстегивается.
Наконец распахнулись все четыре двери и оттуда вышли мужики – по одному из каждой. Самому старшему из них не было и тридцати, но они всяко были вдвое старше нас. Только тогда мне стало немного не по себе. Заметил, что машина была без номеров, и эта наблюдательность не добавляла оптимизма.
- Так, мелюзга, чё там у вас? Грибы? – водитель сплюнул на землю, небрежно, и достаточно зловеще. Они все были в кожаных куртках, и это в июле.
- Уралмашевские… - шепнул Генка. Это было тихое, неброское слово, бьющее почти в самое основание пирамиды Маслоу. Бравые, и не очень, ребята, по заветам Дубчека строящие бандитизм со славянским лицом, это были те люди, с которыми очень грустно иметь конфликт интересов.
Принадлежали эти четверо к группировке, или вся мишура была частью имиджа – неважно. Мы реально обосрались.
- Эй, щегол! – обратился второй к Аньке. – Почем ведро отдашь? Задаром?
- Полтинник! – небрежно ответила та, - и это только за грибы. Ведро не продается.
- Ты – баба что ли? – хохотнул водитель. – Да еще и резкая. Люблю таких.
Анька сделала шаг назад.
Уралмашевские переглянулись.
- Значит так, хуесосы, - озвучил свой план третий, со шрамом ото рта до уха на левой половине лица, - вы сдристнули отсюда, а с девочкой мы прокатимся.
Коротко, ясно и очень страшно.
Водитель пнул ведро Генки, и грибы полетели в овраг. Невелика потеря, когда ставки серьезно возросли. Шрам глянул на четвертого, тот чуть кивнул, будто давая разрешение. Вся компания с блядскими ухмылочками, которые тем сильнее хочется стереть с лица, чем меньше имеешь на это возможности. Заходили полукругом, шрамоватый раскинул руки.
Анька с мольбой в глазах обернулась ко мне – к кому же еще, я ж, блядь, ее Дон Кихот. Представляю, как ей было страшно тогда, если сам я почти щелкнул тумблером «обосраться».
В фильмах в такие моменты начинается экшн – у нас начинался пиздец.
Из-за моей спины вышел Залупа.
- Я их отвлеку, - шепнул он, - а ты хватай Аньку, и бегите со всех ног. Лучше врассыпную – за всеми не погонятся.
Я не знал, как он будет отвлекать отморозков – не Байрона же читать? Чуть кивнул Генке и Боре, вроде поняли.
Валентин сделал два быстрых шага вперед, отодвинул Аньку за спину и толкнул ко мне.
- Вы чё, хуесосы? – четвертый, который до этого молчал. – Попутали?
Рано, слишком рано. Я взял Аньку за руку и подтянул назад. Этот был главным, и в шоу «Интуиция» на вопросе «Человек, который убивал?» я бы точно показал на него.
Главный сделал шаг к Залупе, вытянул руку, чтоб схватить дерзкого юнца за лицо.
- Бегите!! – громко крикнул тот. Мы с Анькой бросились в отделявший нас от леса овраг. Боря с Генкой через трассу в другую сторону, разводя траектории. Краем глаза я видел, как Валентин ударил главаря куда-то в район печени – до лица было не достать. Хорош отвлекающий маневр, ничего не скажешь. Теперь бы успеть ему удрать. У меня был ценный груз – Анька, так что помочь я не мог. Только взобравшись по ту сторону оврага, позволил себе оглянуться. Охуел.
Валентин не собирался убегать. Он острее нас чувствовал правду жизни – всем вместе никогда не бывает охуенно, и за каждое благо всегда кто-то платит.
- Пидарас! – орал главарь. – Он меня порезал.
Теперь я увидел, что Валя бил не кулаком – тем самым швейцарским ножом, самой дорогой своей вещью. Вогнал по самую рукоять, увесистую, с белым крестом в красном квадрате. Вытащил и попытался снова ударить. В этом и был его план.
Первый же удар по голове сбил его с ног. Нож выпал, благополучно подхваченный кем-то из ублюдков.
- Ань, беги! – Я твердо собирался остаться. – К заправке, оттуда позвони участковому, да хоть кому-нибудь.
Пока перебирался через овраг, двое погрузили главного в машину, а третий, Шрам, бил лежащего Валентина. Злосчастный нож мелькал в его руке. Валя уже не двигался, а этот гондон продолжал втыкать в него лезвие.
- Лыба, уймись! – остановил его водитель. – Он жмур уже, придурок! Поехали.
Лыба, здоровый черт, как тряпку швырнул Валю в багажник. Нет тела – нет дела. Поднял взгляд на меня, на четвереньках выбирающегося из оврага, и я возблагодарил небеса, что у него в тот момент не было либо времени, либо пистолета.
Вряд ли это были уралмашевские, но Вале от этого не легче. Когда говоришь, что всех закроешь спиной, все же ждешь рядом такого же безумного, сумасбродного плеча. Счастье, если дождешься.
Он очень хотел стать таким, как все мы, честно снося ухмылки и равнодушие, не понимая цены своей уникальности и не держась за нее. Больше всего на свете он хотел вырасти, и стал взрослым в четырнадцать. Он жил и ушел Человеком.
И теперь, в последнее воскресенье июля, когда любой уважающий себя моряк уже к обеду ни за что не останется сухим, я всегда вспоминаю своего друга, который оставил этот мир, подарив ему нас.
Я помню.
Его звали - Валентин.